это, конечно, его вина. ира говорит об этом третий день, но веня и сам это понял, как только лисёна постучалась в его кабинет и заблестела сквозь узкую щель в двери виноватыми глазами. не уследить за собственным ребёнком в стенах школы, в которой работает, мог, однозначно, только вениамин семёнович. и чёрт знает, где сейчас, в конце месяца, взять деньги на то, чтобы починить телефон. как нагнать все годы алисиного воспитания, которые он успешно просрал — тоже.

психологи говорят, что характер ребёнка формируется в первые три года его жизни. в первый год жизни алисы веня в панике и истерике пытался дописать диплом. во второй — устроиться куда-нибудь, где дети не метаются друг в друга на обеде ржавыми ножами. в третий — оформить ипотеку, едва зная, что это вообще такое. ну, что посеешь — то, как говорится, и пожнёшь.

— алиса, скажи мне честно, — спрашивает он с утра то ли во второй, то ли в третий раз, мягко и вкрадчиво, из всех сил стараясь не давить. — что ты сказала юре?

как об стену горох. непонятно, зачем он вообще пытается: в лучшем случае услышит «да ничего, пап, ты как будто полевого не знаешь, он же сумасшедший»; в худшем, как сейчас — удостоится лишь взгляда исподлобья, до нервной боли в висках напоминающий ирин.

но он ведь знает, просто чувствует, что алиса от него что-то скрывает. она бойкая, взбалмошная и упрямая. огромный мощный вихрь в неокрепшем теле подростка. и правда ужасно сильно походит на иру: жена любит этим кичиться, когда у них с лисёной всё мирно, и отрицать, как только они рассорятся на следующий же день.
когда-то, очень много лет назад, веня влюбился в эти самые черты. был, можно сказать, заворожён, испытывал трепет и тихое восхищение, подобное тому, с каким на бушующий океан смотрят маринисты. спустя годы брака это восхищение прошло. теперь он просто гадает, как в таком шторме не захлебнуться.

и да, он правда знает юру полевого. это один из самых способных его учеников, и одновременно — один из самых сложных. клише, достойное какой-нибудь добротной школьной драмы, вроде «любителей истории» или «сообщества мёртвых поэтов», только вот вениамин семёнович — вовсе не отщепенец оксфорда, а юра — не непонятый романтик, сбегающий с уроков, чтобы писать стихи. полевой — просто ещё один умный ребёнок, которому не повезло родиться в гораздо менее умной семье. личное дело веня не изучал, но может представить, что там найдёт: неблагополучная семья, родители-алкоголики, поступление в лицей — редкое торжество справедливости, к которой юра так агрессивно стремится. за таких сердце почему-то щемит всегда сильнее всего: они заслуживают здесь находится, как никто другой, но на своём месте никогда себя не почувствуют.

как учитель, вениамин семёнович делает всё, что в его силах, чтобы место для каждого всё же нашлось. даже прячется за наушниками в учительской, чтобы лишний раз не подслушать какой-то слух об очередном ученике: во-первых, эти разговоры ему отвратительны, а во-вторых — он хочет относиться ко всем наравне.

но закрыть глаза на драку прямо за дверью своего кабинета тоже, увы, не может, даже если бы дралась с ним не алиса тихонова. если с родителями юры не поговорит он — в следующий раз к ним обратиться уже завуч или директор, и шансы юры на то, чтобы остаться в этой школе, будут неумолимо близки к нулю. он мог бы донести на него прямо сейчас, не тратя своё личное время после занятий, и переложить всю ответственность за судьбу юры на суровые плечи администрации. однако, к сожалению или к счастью, вене не всё равно.

поэтому — строгий взгляд, грозное предупреждение, пометка в дневнике и «родителей в школу». он ненавидит вести себя так, пугать детей советскими методами, но другого выбора у него нет. иначе либо он лишится работы, либо ребёнок — шанса на поступление в хороший вуз. полевых надо было вызывать, по-хорошему, уже давненько, но сейчас веня точно не смог бы избежать последствий.

он ждёт родителей после занятий мучительно долго. пространно листает тетрадки с домашним заданием, не в силах вчитаться в витиеватые мысли пятиклашек. кто бы ни направлялся в школу по ту сторону двери, волнуется он наверняка меньше вени. а он успокоиться почему-то не может — как будто заранее знает, что роль строгого учителя вновь провалит.

что он ожидал увидеть меньше всего — так это молодое девичье лицо, усыпанное веснушками, и огромную гриву рыжих волос. и как бы, вероятно, полевая ни старалась выглядеть старше, облачившись в платье, которое вполне могло принадлежать вениной маме, ей не дашь больше двадцати пяти. матерью юры она быть определённо не может. возможно, тётя? сестра?

веня снимает очки, стараясь вздохнуть не слишком тяжело и устало, и встаёт из-за стола, обходя его и присаживаясь на краешек. весь строгий настрой мгновенно куда-то улетучивается: отчитывать девушку — любовь — за поведение ребёнка, которого она воспитать чисто физически бы не успела, кажется затеей довольно глупой.

— добрый вечер, любовь, — он бы руку пожал, но девушка её не протягивает. — вениамин. спасибо, что пришли. да, я хотел поговорить с вами по поводу поведения юры. не знаю, рассказал ли он вам, что произошло накануне, но за дверьми моего кабинета на перемене ваш... — снова вспоминает, что так и не выяснил, кем они с любовью друг другу приходятся. — ...юра... подрался со своими одноклассниками и даже разбил телефон одной из учениц, алисы тихоновой.

имя дочери веня произносит так бесцветно, как только может. родства он никогда не скрывал, но любовь смотрит на него зверем. знать, что он лисин отец, девушке вовсе не обязательно. зато, снова говоря о юре, печально вздыхает: скрыть, насколько эта ситуация его самого расстраивает, почему-то не получается.

— понимаете, юра показывает одни из лучших результатов в моём классе, но это уже не первый прецедент, когда на моих глазах он вступает в конфликт со сверстниками. мне бы очень не хотелось доносить эти сведения до администрации школы — я искренне верю в потенциал юры, как ученика, но если произойдёт ещё одна подобная ситуация, я буду вынужден сообщить завучу.